Сегодня отмечается 90 лет со дня рождения художника-авангардиста Анатолия Зверева
Бродяга и бунтарь, который все время экспериментировал и поражал своим творчеством. Сегодня — 90 лет со дня рождения Анатолия Зверева. Его считают одним из самых ярких представителей второй волны русского авангарда. Созданные им шедевры вне времени и моды. Гений, чей стиль не спутаешь. О нем ходили легенды. Когда его работы уже покорили мир, в Москве его искала милиция за тунеядство.
«Он посмотрел, сказал: «Садись, старуха, я тебя увековечу!» — рассказывает арт-директор Музея Анатолия Зверева Полина Лобачевская.
Всех дам и барышень, которых Анатолий Зверев просил позировать ему, а он увековечил тысячи женских лиц, называл старухами или детулями. И это не значило ничего, кроме его добродушия и способа завязать беседу.
«Он хотел, чтобы этот человек разговаривал с ним, чтобы он видел его как бы более подробно. Он говорил: «Детуля! Если тебя рисую я, значит, это ты!», — рассказывает Полина Лобачевская.
«Часто он идет от каких-то пятен! То есть сначала он изображает пятно, а потом как бы его детализирует, и оно превращается в лицо. Это написано было пальцами!» — рассказывает заведующая отделом графики XX века Государственной Третьяковской галереи Александра Струкова.
Все его движения молниеносны, взгляд гипнотизирует. Хаос рождает пространство, а случайные брызги — объем и свет. Словно подключаясь к высшим сферам, Зверев блистательно иллюстрирует Гоголя и пишет портреты всего живого.
Весной 1960-го в популярный журнал Life публикует статью: «Русское искусство, которое никто не видит». На одном развороте Ленин и автопортрет Зверева в образе Христа — в Москве страшный скандал, Зверева называют психически нездоровым. Но это лишь превращает его жизнь в отдельный акт творчества.
Без чувства опасности Зверев работает лишь в гостях и на дачах у друзей. Его картины и акварели десятками вывозят за границу иностранные дипломаты.
«Он мог, например, эту картину нарисовать так быстро, так инстинктивно, он даже не думал, это как если бы через него прошло!» — рассказывает коллекционер Евгений Шапиро.
«Чувствуется эта энергия, этот жест! И он притягивает!» — отмечает искусствовед Наталья Колодзей.
В то время, как работы Зверева вызывают бурю восторга на выставках в Нью-Йорке и Париже, Лондоне и Копенгагене, Вене и Брюсселе, сам он старается не появляться даже в своей тесной однушке на окраине Москвы. Так не любит этот район Свиблово, что называет его Гиблово. Ведь на него и стучат соседи. И милиция ищет за тунеядство. И почтовый ящик забит угрозами из вытрезвителей: не оплатите услуги — отсудим все имущество!
У Зверева не было ни мастерской, ни холстов, ни красок. Его гостей поражал только шкаф с дорогой одеждой. Художник Зверев и поэт Алейников вместе скитались по Москве, словно любимые зверевские Дон Кихот и Санчо Панса.
«Где-нибудь надо было ночевать — я почитаю стихи, он что-нибудь нарисует хозяевам», — вспоминает поэт Владимир Алейников.
Он мог создавать шедевры где угодно, хоть на листе обоев, и даже без красок — из травы, скорлупы, пивных пробок и окурков.
«Я говорю: «Послушай, старик! Ты не боишься, что это все в один прекрасный день просто обвалится?» Он говорит: «Не волнуйся, старуха! Все, что надо — все останется! А что не надо — то упадет!» — вспоминает Полина Лобачевская.
Крепкий внешне, Анатолий Зверев ранимый внутри. Даже рубашки носил швами наружу, говорил: у художников — слишком нежная кожа.
Свою музу и любовь Оксану Ассеву — она была старше его почти на 40 лет — Зверев боготворил. И ушел из жизни вслед за ней.
«Он был близок к Модильяни, или еще раньше там, к Боттичелли по изысканности рисунка! Работы Зверева тебя захватывают! В них есть страсть! А что еще нужно?» — говорит искусствовед Михаил Швыдкой.
За 34 года, что русского художника Зверева нет в живых, его уникальный дар для себя открыли миллионы людей. А выставки — словно перетекают одна в другую. А еще — тысячи художников всего мира сегодня мечтают о премии Анатолия Зверева. Все это — выставка номинантов. И восхищение творческой и человеческой свободой Зверева здесь слишком очевидно. Словно разбрызгано повсюду, как от взмаха его безудержной кисти.